Признания новобрачного - Страница 26

Он слышал, как она ходит по кладовой, громыхая посудой, и непрерывно болтает о Стивене, Роуз и Сэмми и о разных домашних мелочах, которые, по убеждению Гриффина, любят обсуждать все женщины мира. Он всегда считал все это скучным, но эту девушку слушал с удовольствием. Ее болтовня успокаивала, особенно после ночи, проведенной за корректировкой контракта с Мэдлин и долгой беседой с Томом. Гриффин старался уладить дела и предусмотреть все детали до своего отъезда из Англии и после столь напряженной работы искренне наслаждался покоем.

— Ну вот, все готово, — объявила Джастин, внося поднос, нагруженный едой. Она поставила его на стол и с тревогой покосилась на малыша.

— Не волнуйтесь, — сказал Гриффин, — он крепко спит.

— Слава богу, — пробормотала девушка и поставила перед ним тарелку.

— Джастин, — сказал он, когда она положила на тарелку несколько увесистых ломтей ветчины. — Здесь достаточно еды, чтобы кормить всех клиентов «Золотого банта» в течение недели.

Джастин, резавшая сыр, замерла.

— Вы хотите сказать, что они едят во время… своих визитов?

Гриффин тщательно обдумал варианты ответа и решил пойти на небольшое тактическое отступление. Пока.

— Знаете, после физической работы всегда разыгрывается аппетит.

Девушка неодобрительно поджала губы, снова превратившись в мисс Чопорность.

— Я не знала. Почему вы не отдадите мне ребенка? С ним на руках вы не сможете поесть.

Мужчина встал, передал ей Стивена и пошел к буфету за кружкой. Джастин стояла, прижав к груди ребенка, словно не могла решить, что делать.

— Ладно, — неуверенно проговорила она. — Думаю, мне лучше пойти наверх.

— Допейте сначала чай.

Она заколебалась, явно раздираемая противоречивыми желаниями. Это интересно.

— Сядьте, — приказал Гриффин.

Снова, уже в который раз удивив его, Джастин села и нерешительно улыбнулась.

— Я не должна… Мне не следует находиться здесь с вами, — сказала она и, словно недоумевая, пожала плечами. — Завтра я буду чувствовать себя развалиной. Но почему-то мне совсем не хочется спать.

— Вы сможете выспаться завтра. Я позабочусь, чтобы Роуз присмотрела за малышом. — Он сел и налил себе чаю.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Джастин.

Ее улыбка была такой милой и застенчивой… и Гриффин ощутил тянущую боль в груди. Ему это не понравилось. Любопытство, даже похоть — это одно, а эмоции — совсем другое. Никаких эмоций, связанных с этой девицей, у него нет и быть не может. При других обстоятельствах, вероятно, они могли бы стать друзьями. Хотя… Их миры слишком далеки друг от друга. Через несколько дней или недель она покинет его дом, и больше они никогда не встретятся.

— Расскажите о себе, — сказал Гриффин несколько резче, чем намеревался. — Вы всегда жили в деревне? Почему вы так стараетесь всех убедить, что являетесь всего лишь серой деревенской мышкой?

Девушка нахмурилась.

— Возможно, потому, что я на самом деле серая деревенская мышка, — сообщила она, правда, ее высокомерный тон несколько противоречил словам. — Хотя детство и юность я провела в Лондоне, но предпочитаю деревню.

— Но почему? Не могу представить себе ничего более скучного, чем жизнь в глухой деревушке, — сообщил Гриффин, слегка пожав плечами.

Он владел поместьем в Сомерсете — выиграл в карты несколько лет назад, — но редко туда наведывался. Хотя там все поддерживалось в хорошем состоянии, поскольку Гриффин намеревался до отъезда из Англии это поместье продать. Слишком много лет он был погребен в унылой йоркширской деревне — этого печального опыта ему хватило на всю оставшуюся жизнь.

— Или вы компаньонка какой-нибудь старой вдовствующей графини или герцогини? Но почему? Ведь вас никто не упрекнет в желании вести полную, богатую событиями жизнь!

— Но у меня нет такого желания, — сухо ответила она. — В моей жизни было вполне достаточно драм и прочих событий. Больше не хочу. Спасибо.

Гриффин положил изрядный ломоть ветчины между двумя толстыми кусками хлеба.

— Ах да, я забыл. Вероятно, в жизни Неда Брайтмора драм и прочих событий, как вы говорите, хватило на всех.

Он откусил большой кусок, наслаждаясь вкусом свежего хлеба и соленой ветчины, но не забывая при этом следить за выражением лица своей собеседницы. Теперь оно стало грустным.

— Этого и следовало ожидать, учитывая то, чем он занимался, — тихо проговорила она, и Гриффину захотелось усадить ее себе на колени. — Но не только из-за него наша жизнь была… неустроенной.

Брови Гриффина удивленно приподнялись.

— Неустроенной? А я был уверен, что вы всегда вели в высшей степени упорядоченную жизнь. Какие тайны вы от меня скрываете? Возможно, в разгульной юности вы стали членом труппы бродячего цирка?

Как он и рассчитывал, ее губы скривились в улыбке.

— О, в моей юности не было ничего столь волнующего, — сказала она. — Мой брат Мэтью и я жили по большей части в Лондоне. Папы, как правило, не было дома, и за нами присматривала тетя Элизабет.

— Что случилось с вашей матерью?

— Она умерла, когда мне было три года, меньше чем через год после рождения Мэтью.

Гриффин почувствовал такую острую жалость, что ему даже стало трудно дышать.

— Вам было нелегко.

Джастин задумалась.

— Да, но… Я ее почти не помню. А вот отец, мне кажется, так и не смог смириться с потерей. Если бы она была жива, думаю, отец не выбрал бы опасную жизнь шпиона. — Она замолчала, словно размышляя о том, какой могла бы быть ее жизнь с матерью.