Признания новобрачного - Страница 7

Однако этот брошенный малыш что-то изменил в душе Гриффина, напомнил о вещах, о которых он уже давно забыл. О которых лучше и не вспоминать.

— У него есть имя? — тихо спросил Доминик, отогнув уголок одеяла, чтобы рассмотреть личико спящего крошки. Мэдлин тоже опустила глаза, и ее губы изогнулись в нежной улыбке. Ее глаза светились любовью, и впервые это чувство не имело ничего общего с присутствием сэра Доминика.

— Стивен, — буркнул Гриффин, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке.

Сэр Доминик поднял взгляд и очень удивился, заметив беспокойство Гриффина. Нет, парень явно не имел ничего общего с младенцем.

— А фамилия у этого Стивена есть?

Гриффин уставился на Доминика в упор.

— Неужели ты считаешь, что я бы так настойчиво требовал твоего августейшего присутствия, если бы знал его фамилию? Ты так и не понял, что все, связанное с этим ребенком, окружено тайной?

Доминик несколько мгновений молча смотрел на него, потом повернулся к Мэдлин и мило улыбнулся.

— Миссис Ривз, окажите любезность, принесите мне кофе. Похоже, на решение этой загадки потребуется какое-то время, а кофе хорошо активизирует мыслительный процесс.

Гриффин нахмурился. Он впервые заметил, что Доминик выглядит очень усталым: черты лица заострились, глаза казались ввалившимися. Гриффин не мог не задаться вопросом, что его беспокоит. Раньше этот человек не выказывал слабости ни при каких обстоятельствах.

Мэдлин кивнула.

— Конечно. Унести ребенка?

— Вы можете оставить его со мной. — Доминик протянул руки и осторожно взял у нее малыша.

— Никогда не замечал у тебя интереса к младенцам, — отметил Гриффин.

Доминик сел и откинулся на спинку кресла, стараясь не потревожить ребенка.

— Ты многого обо мне не знаешь, мой мальчик.

— Не сомневаюсь, но сегодня я бы предпочел не узнавать ничего нового. У меня достаточно проблем и без очередной главы из жизни Доминика Хантера, тайного агента короны.

Доминик слабо усмехнулся и немного расслабился. От сильного порывистого ветра за окном дребезжали оконные стекла, и тусклый свет январского дня почти не проникал в комнату. Но мрачный холодный день остался за окном, а в комнате было тепло — в камине весело плясали языки пламени, и светло — свечи в хрустальных канделябрах заливали ее мягким светом.

Проведя детство в неприветливом доме йоркширского викария, а потом с трудом выжив на улицах Лондона, Гриффин высоко ценил свет и тепло. И это пристрастие хозяина чувствовалось в каждой комнате его дома. Здесь не было холодных синих и зеленых оттенков. Стены были покрашены в теплые желтые и красные тона, лепнина светилась позолотой, на окнах висели тяжелые шторы с золотыми кистями. Хозяин окружил себя красотой и комфортом. Тонкое изящество мебели шератон соседствовало с витиеватостью чиппендейла и элегантностью обитых разноцветным шелком кушеток. Ему доставляло огромное удовольствие экзотическое, пожалуй, даже бунтарское смешение стилей и форм.

Мэдлин как-то сказала Гриффину, что он напоминает ей кота, который всегда ищет пятнышко солнечного света на полу, чтобы понежиться в его тепле. И это было правдой. Слишком долго он испытывал холод, сырой пронизывающий холод, проникающий в тело до мозга костей. Возможно, в Греции или еще южнее он наконец найдет тепло и свет, которые ему так нужны. Видит бог, в Англии он их так и не нашел. Хотя много раз пытался. Как не нашел и свою мать и в конце концов оставил бесплодные поиски Доминику.

Но если Гриффин — кот, то Доминик — настоящий мастиф. Вцепившись во что-то, он уже никогда это не выпускал.

— Почему бы тебе не рассказать, что случилось? — сказал Доминик.

Гриффин вздохнул и приступил к рассказу. Пока он говорил, вошел Фелпс с кофейником и чашками на подносе. Вслед за ним в комнате появилась Мэдлин. Она молча налила мужчинам кофе, взяла из рук Доминика ребенка и устроилась на кушетке в дальнем углу комнаты. Гриффин в это время как раз дошел до записки и кольца. Когда Доминик вопросительно поднял брови, Гриффин достал из кармана кольцо и отдал ему.

Доминик поднес кольцо к свету.

— «Не дразните волка». Звучит угрожающе, — сказал он и присмотрелся внимательнее. — Фамильный герб. Вроде бы даже королевский.

— Может быть, итальянский? — спросил Гриффин.

— Да, вероятно, одна из побочных ветвей Габсбургов. По крайней мере, мне так кажется. Но больше я ничего сказать не могу. Необходимо покопаться в бумагах. Могу я взять кольцо с собой?

Гриффин кивнул, и Доминик убрал кольцо в карман.

— А о какой записке шла речь?

Гриффин передал листок, который Доминик аккуратно разложил на коленях. Хватило одного взгляда на записку, и его поведение изменилось. Лишь мгновение назад он лениво сидел на удобном стуле, вытянув длинные ноги к камину, а теперь резко выпрямился, схватил записку и поднес ее к глазам. Поза стала напряженной, на лице отразилось потрясение.

— Что случилось? — удивился Гриффин.

Доминик поднял взгляд, и Гриффин мог бы поклясться, что в них плещется… что это? Страх? Его обычно смуглое лицо побледнело, и на этом фоне зелень глаз стала и вовсе пронзительной.

— Никто не видел лица женщины, приславшей эту записку? Даже мальчишка-посыльный? — хрипло спросил он.

Гриффин насторожился. Он видел Доминика обозленным, язвительным, встревоженным и разочарованным, но никогда таким напряженным и сбитым с толку. Инстинктивно он тоже напрягся.

— Нет. Она скрывала лицо под густой вуалью.

— Боже правый, — пробормотал Доминик. — Ты сможешь найти мальчишку, если понадобится?