После возвращения в дом Гриффин чмокнул ее в кончик носа и послал наверх купаться. Чувствуя странную неловкость, она погладила Гриффина по руке и пошла наверх. Добравшись до верхней ступеньки, она оглянулась и с испугом увидела изменившееся лицо мужа. Он смотрел ей вслед, но улыбка исчезла, лицо стало непроницаемым и не выдавало никаких эмоций. Джастин пробрала дрожь, и вовсе не от холода и промокших под дождем юбок.
Они занимались любовью, и это все изменило, перечеркнуло наивный план Джастин добиться аннулирования брака. Она понятия не имела, какие чувства испытывает к ней супруг — помимо того, что ему нравится пользоваться ее телом, — и это удручало.
Что касается ее мыслей и чувств… они были неоднозначными. Вступление в брачные отношения наглядно показало то, что она предполагала и раньше, но боялась признаться даже себе: она влюбилась в своего мужа. Нет, она не собиралась ни с кем делиться этой информацией, и в первую очередь с мужем. Интуиция подсказывала, что Гриффин назовет такое проявление эмоций неудобной сентиментальностью.
Когда она спустилась с лестницы, из темноты возник Фелпс.
— Мистер Гриффин ждет вас в малой столовой, миссис. Он велел подавать, как только вы спуститесь.
Джастин улыбнулась Фелпсу, отдавая себе отчет, что заставила Гриффина довольно долго ждать. Она мысленно обругала себя, припомнив, как медленно собиралась, словно чувствующая свою вину маленькая девочка, опасающаяся столкнуться с последствиями своего поступка.
Мысленно обозвав себя нерешительной дурой, она гордо вздернула подбородок и приклеила на лицо ослепительную улыбку. В конце концов, она не сделала ничего плохого — всего лишь провела время со своим законным супругом. То, что они все это время предавались восхитительным интимным радостям, причем в конюшне, не имело никакой связи с текущей ситуацией и с тем фактом, что она опоздала к ужину.
Поскольку Фелпс ответил на ее ослепительную улыбку кивком головы и неразборчивым бурчанием, Джастин заподозрила, что улыбка получилась не слишком блестящей. Вздохнув, она решительно вошла в комнату, где ее ждал муж, обоснованно предполагая, что выглядит не слишком хорошо.
— А вот и ты, любовь моя, — с мягкой иронией сказал Гриффин, вставая из-за обеденного стола. — А я уже боялся, что придется пригласить для поисков сыщика с Боу-стрит.
— Извини, — сказала Джастин. — Я очень долго лежала в ванне. Знаю, это было эгоистично с моей стороны, но не смогла отказать себе в таком удовольствии. А потом мне хотелось побыть со Стивеном. Он чувствует себя плохо, и я волнуюсь. Роуз говорит, что я делаю из мухи слона, но такие болезни у младенцев могут иметь самые непредсказуемые последствия. Если что-нибудь упустить, положение может ухудшиться очень быстро.
Если Гриффин и решил, что она болтает лишнее, то оставил это мнение при себе. Он позволил ей говорить все, что вздумается, а сам пересек комнату, взял супругу под руку и повел к столу.
Еще в день приезда они договорились, что официальная столовая для них слишком велика, и устроили для себя столовую в одной из гостиных меньшего размера. Комната оказалась очень уютной. Дубовые панели и бархатные шторы цвета бургундского задерживали зимний холод. Небольшие размеры стола позволили им свободно разговаривать, а не кричать друг другу. Но сегодня Джастин хотелось, чтобы между ними было не меньше двадцати футов полированного красного дерева.
Когда она села, Гриффин неожиданно поцеловал ее в макушку и лишь потом занял свое место. Она покраснела, но скованность немного ослабла. Гриффин, похоже, вовсе не был взволнован происшедшими утром важными событиями, что Джастин сочла хорошим знаком. Ну, по крайней мере, она надеялась, что это хороший знак, а не симптом того, что их вступление в брачные отношения для Гриффина является только одной из множества встреч с добровольной партнершей.
Эта не слишком обнадеживающая мысль отбила у Джастин и без того небольшое желание вести застольную беседу. К счастью, вошел Фелпс с первым блюдом, и разговор стих. Пока Фелпс сервировал стол и разливал суп, супруги обменивались замечаниями о плохой погоде и ужасных дорогах. Несмотря на то, что Гриффин говорил ей накануне, при наличии выбора он не отдал бы предпочтение деревенской жизни.
Лишь только Фелпс вышел из комнаты с супницей, Гриффин снова переключил внимание на Джастин. Хотя он вел себя свободно, она почувствовала непривычную остроту его взгляда.
— Джастин, ты чувствуешь себя неловко из-за того, что мы занимались любовью? — спросил он. — Надеюсь, ты понимаешь, что это неправильно. Не со мной.
Вопрос застал ее врасплох, и Джастин едва не подавилась гессенским супом.
— Что ты, конечно, нет, — торопливо заговорила она, — с чего ты взял?
— Потому что ты не смотришь мне в глаза, — сказал он, отламывая кусочек хлеба. — А щеки у тебя горят так сильно, что можно подумать, это у тебя лихорадка, а не у малыша.
Его манера разговора — как будто ничего не произошло — начала раздражать Джастин.
— То, что сегодня случилось между нами, возможно, для тебя ничего не значит, но я никогда не занималась ничем подобным раньше. И для меня, если хочешь знать правду, новый опыт оказался необычным… я бы сказала, шокирующим.
Лишь только слова сорвались с ее губ, Джастин захотелось вернуть их обратно. Но она заставила себя встретиться глазами с мужем, хотя и чувствовала себя необычайно уязвленной.
Гриффин положил хлеб на тарелку. Джастин поняла, что он обдумывает ответ, и затаила дыхание.